Никита, помолчав, кивнул на Горислава Борисовича.
— Я с ним еду. Уговорите его по-доброму — это одно дело, а нет — тогда извиняйте.
— Уговорим! — пообещал майор. — У нас с Гориславом Борисовичем давно уже полное взаимопонимание.
Телеги выкатились в двадцать первый век возле самых Ефимок, где были встречены майорской подставой, терпеливо ожидавшей при дороге, и все вместе отправились в сторону мотеля, откуда началось их путешествие. Ещё по пути майор переговорил с командиром встречавших, видимо, выясняя, как могло случиться, что Горислав Борисович ускользнул у них из-под самого носа. Вернулся задумчивый, на телегу долго не садился, шагал рядом. Потом спросил Никиту:
— Своих в девятнадцатый отправил?
Никита, не вдаваясь в подробности, кивнул.
— Теперь понятно, почему ты на два дня задержался. Ну и правильно сделал. О своих надо в первую очередь заботиться, тогда тылы прочней будут.
Майор вздохнул и вспрыгнул на телегу.
— А мне вот вывозить некого, — сообщил он. — Мама умерла, с женой — в разводе, и с сыном видеться она не дозволяет. Нет, говорит, у тебя никакого сына. Что же, нет — значит, — нет. Отсутствие прочных тылов иногда тоже бывает полезным. У меня весь отряд по этому принципу подобран. Ребята знают, что домой возвращаться не придётся, и не слишком об этом горюют. Девушки, у кого были, за других замуж повыскакивали, родителей или не осталось, или не надо таких родителей. Друзья есть, настоящие, но они все здесь, а те, что на гражданке, — просто приятели. Помните песню: «…и тогда нам экипаж — семья»? — так это про нас.
Горислав Борисович молчал, вспоминая Никитины слова: «Такие ломаются чаще других». При взгляде на майорскую команду в это верилось и не верилось одновременно.
С просёлка обоз вывернул на асфальтированное шоссе и вскоре оказался возле закрытого мотеля. Здесь ничто не изменилось, только название было сбито с фасада, впрочем, вновь без особого успеха. Некогда голубая краска на стене успела выцвести, а под буквами сохранила первозданную свежесть, так что голубые контуры оповещали проезжих, что перед ними прежний мотель «Заика». Горислав Борисович усмехнулся, подумав мимоходом, что когда завхоз заново выкрасит стену, «Заика» таинственным образом проступит сквозь слой свежей краски.
Однако, несмотря на все усмешки, о себе Горислав Борисович осмелился напомнить, лишь когда обоз въехал на территорию, огороженную забором из панцирной сетки:
— Вы обещали отпустить меня сразу после первой поездки.
— А ты обещал отвезти нас в девятнадцатый век, а сам завёз в доисторические времена, — отпарировал майор.
— Я обещал постараться, и я старался, — упорствовал Горислав Борисович.
— Плохо старался, — спор всё больше напоминал перепалку нерадивого ученика со строгим учителем. — Отвезёшь нас куда надо — и всё, можешь быть свободен.
— Да знаю я вас, вам и тогда понадобится одно поправить, другое подкорректировать. Вы же говорили: «Покажи, как ходишь по времени, а дальше мы как-нибудь сами». Тут уж вы не скажете, что я плохо показал. Миллион лет — не шутка. Сдержите и вы своё слово: оставьте меня в покое и обходитесь как-нибудь без меня. Поймите, я устал. Семидесятилетних стариков даже в войну на фронт не брали.
— Понимаю я всё, Горислав Борисович, — произнёс майор, пригасив в голосе командирские интонации. — А что делать прикажете? Экспедиция пошла прахом, результатов — ноль, все наши приборы, которые мы таскали с собой, не показали ничегошеньки. Так что «как-нибудь самим» у нас не получится. И главное, девятнадцатого века мы так и не видали. Впрочем, я сейчас не о том… все мы устали, особенно вы, всем надо отдохнуть. Элементарно выспаться, в конце концов. Дома у вас шаром покати, печь не топлена, так что оставайтесь тут. Поужинаем, выспитесь по-человечески, а завтра утречком поговорим. Савостин, думаю, тоже у нас ночевать останется. Хотите, в одном домике с вами. Ну что вы смотрите, словно я вас в тюремную камеру волоку? Я в гости приглашаю.
«На „вы“ перешёл, — отметил Горислав Борисович. — Значит, и впрямь на сегодня работа закончена. Плюнуть на всё, согласиться переночевать… и завтра всё начнётся заново. Скандал закатить? Но это всё равно не поможет, никуда он меня не отпустит. Право слово, лучше бы он у крокодилов остался».
— Не хочу я ужинать, и вообще ничего не хочу. Мне бы домой, до постели добраться…
— Егоров! — крикнул майор. — Гостевая комната готова? Проводи товарища. И ужин ему туда отнесёшь.
Горислав Борисович вздохнул и безнадёжно поплёлся вслед за услужливым сержантом, бывшим на подхвате у толстого завхоза.
Когда принесли ужин, Горислав Борисович не притрагивался к нему целых пятнадцать минут, но картошка со свиной тушёнкой и свежепросольный огурец пахли так соблазнительно, что Горислав Борисович, не уставая ворчать, что приступ холецистита ему теперь гарантирован, охоботал целую миску и, чувствуя, как начинает размякать, дал себе слово, что завтра ни на йоту не уступит, когда майор примется обрабатывать его на предмет следующего похода.
— Хватит, — беззвучно шептал он, — напродавался за чечевичную похлёбку, молочка вволю попил, за сто лет не разгрести. Всё, больше я в эти игры не играю, пусть хоть на дыбу!
И чем больше накручивал себя, тем яснее понимал, что завтра капитулирует и, проклиная всё на свете, поведёт караван прогрессоров строить Российскую империю, которая наверняка окажется ещё гаже, чем нынешнее убожество. Давно замечено, что любые улучшения только ухудшают существующее положение. А малодушно съеденный ужин сыграет не последнюю роль в завтрашней комедии. Неловко станет отказывать, и мир на этот раз окажется продан за малосольный огурец.