Россия за облаком - Страница 50

Платон крякнул, но ничего не сказал.

— Прошу в машину. Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.

— Давайте, где там расписаться.

— Постановление читать вы не собираетесь?

— Чего там читать, всё одно, как захотите, так дело и вывернете. На нашего брата везде запасено: в земле — черви, в воде — черти, в лесу — сучки, в суде — крючки. Я лучше не глядя подпишу, спокойней спать буду.

— Как знаете. Распишитесь вот здесь.

— Дайте я прочту, — сказал Никита.

— Мне кажется, — отрезала судейская дама, видимо забыв, что эти самые слова говорила минуту назад, — гражданину Савостину уже исполнилось шестнадцать, и он сам может отвечать за свои поступки. Расписались? Отлично! В четверг — это завтра — к одиннадцати часам явитесь в районное отделение милиции, кабинет номер девять, для дачи показаний.

— Лучше бы в пятницу, — заметил участковый.

— Что?

— Автобус из деревни ходит по вторникам и пятницам. Как он к вам в четверг попадёт?

— Это уже не моё дело. И не ваше, между прочим. Для хулиганских действий он как-то в город попадал. Пусть и теперь постарается.

— Оставь, Архипыч, — сказал Платон. — Доберусь до города и в четверг, не переломлюсь. С утра до Блинова, а там автобус каждый день ходит. К сроку и поспею, не извольте беспокоиться.

Последние слова были обращены к следовательше, которая, убрав бумаги в портфель, уселась в машину на заднее сиденье и теперь нетерпеливо ожидала, пока шофёр и участковый займут свои места.

Газик завонял бензиновым выхлопом, и Савостины остались возле дома одни.

— Господи, что же это было? — выдохнула Фектя. — Налетели, настращали… Палюшка, за что они тебя?

— Серёжку, стервеца, поучил чуток. А ему, видать, мало показалось, и он в суд подаёт.

— Это из-за меня? — Шурка, всё время прятавшаяся в сенях, выступила на свет. — Не езди, слышишь? Засудят они тебя.

— Если не ехать, тогда точно засудят, — заметил Никита. — А так, по семейным делам, если до поножовщины не дошло, сроков не дают. Сильно ты его приложил?

— Да как тебе сказать? Пару зубов он сплюнул, а так — не очень.

— Ну и не будет ничего. Нервы помотают, в крайнем случае пятнадцать суток дадут или условный срок. Ты, главное, им не перечь, а напирай больше на то, что был в состоянии аффекта и всеобще плохо помнишь, как там дело было.

— В состоянии чего?

— Аффекта. Значит, осерчал очень.

— Так я и осерчал.

— Вот и хорошо. Так и говори. Завтра с утречка я тебя в Блиново свезу, а с вечернего автобуса встречу, чтобы пешком не ходить.

На том и порешили.

* * *

С утра в город отправились втроём. Горислав Борисович получил письмо, что в его петербургской квартире, которую он сдавал на лето, какие-то непорядки, и, встревожившись, поехал разбираться. Савостины, не сговариваясь, решили, что Горислава Борисовича в их судебные дела посвящать не надо. Помочь он не сможет и только зря разволнуется.

Беседовали дорогой ни о чём, в Блиново Никита высадил отца и Горислава Борисовича на автобусной остановке и потрюхал обратно.

При въезде в Ефимки никаких дорожных знаков не полагалось. Посторонние здесь не ездят, а свои и без того знают, куда попали. Но на этот раз объявились и чужаки. Старенькая, ещё советских времён «Лада» нагнала телегу и притормозила.

— Слышь, мужик! — окликнул Никиту выглянувший в приспущенное окно мужчина лет тридцати, — Это, никак, Ефимки?

— Ну… — ответил Никита. — Ефимки.

— Савостин Колька там где живёт?

Никита наклонился, чтобы высмотреть, кто едет по Николкину душу, и замер, задохнувшись от звенящего чувства опасности. Рядом с тем, кто спрашивал, сидел, положив скучающие руки на баранку, и безразлично смотрел на дорогу калтаман Рашид Магометов. Обмануться было невозможно, слишком уж запали в память выгоревшие рыжие брови, веснушчатое, не принимающее загара лицо, нос картошкой и вообще весь облик ренегата. На Никиту он не смотрел, да и трудно было признать в бородатом мужике, по старинке едущем на телеге, недавнего воина-контрактника, с которым обстоятельства и воля Аллаха свели на жарких солончаках Туркмении.

В машине ещё кто-то был, но Никита не стал глазеть, привлекая к себе ненужное внимание, не стал и впустую бросаться на медленно едущий автомобиль. Он махнул рукой и безразлично сказал:

— А я знаю? Где-то на том конце… — шевельнул вожжами: — Но, мёртвая!

Резвая Сказка удивлённо покосила глазом и прибавила шагу. Лишь когда машина скрылась за поворотом, Никита хлестнул лошадь, заставив перейти на рысь:

— Пошла! Пошла!

Возле дома Шурка стирала в старом корыте Митрошкины одёжки.

— Миколка где? — спросил Никита, соскочив с телеги и набрасывая вожжи на столбик забора.

— На речку ушёл с удочкой. А мать на огороде, моркву прореживает. Тут какие-то на машине приезжали, Миколку спрашивали… знакомые, говорят. Я их тоже на речку отправила.

— Ага! Мать попроси, чтобы лошадь прибрала, — крикнул Никита уже из сеней. — А я — мигом!

Из- под кровати — в доме уже давно никто не спал на лавках — выволок отцову укладку, а из неё картонку с патронами. В основном патроны были снаряжены дробью, на уток и боровую птицу, но штук десять были с картечью, на волков, которые зимами выходили к деревне. Патроны Никита высыпал в карман, сорвал со стены ружьё и, чтобы не пугать мать и сестру, выпрыгнул в окно.

Затончик, где Николка обычно таскал окушков, был ему хорошо известен, в детстве и сам Никита лавливал там рыбку.

«Ладу», стоящую на берегу, Никита заметил издали. Он поспешно нырнул в кусты, стараясь подобраться незамеченным как можно ближе. Ему удалось подползти метров на сорок к тому месту, где на берегу понуро сидел босой Николка, а рядом стояли двое приехавших. Рашид-бека среди них не было, он остался в машине.